ТАТЬЯНА МАСС
ГАСКОНЕЦ
Французский аристократ о своём приходе
Когда попадаешь в церковь Иоанна Русского в Лионе, сразу замечаешь этого пожилого православного священника, молящегося в алтаре по-французски. И хотя голос слаб, от интонаций замирает сердце… Протоиерей Михаил де Кастельбажак родился в 1928 году. Окончил Парижскую школу политических наук и Теологический институт Святого Дионисия. Работал в Министерстве иностранных дел Франции, руководил заводом по производству хрусталя. В 1964 году принял священный сан от святителя Иоанна (Максимовича), архиепископа Шанхайского и Сан-Францисского.
Узкая дорога в рай
— Наверное, нужно немного рассказать о моей жизни. До семнадцати лет я жил в Гаскони, на границе Франции и Испании, где у моего отца было немного земли, доставшейся по наследству. Мы сами работали на полях. Я не помню школьных каникул, которые я не провёл бы среди фасоли и помидоров. Моя семья была традиционно католической, нас с детства приучили вместо приветствия говорить "Да благословит Вас Господь". Но в то же время я, хоть и сильно любил церковь, совсем не могу сказать, что был идеальным благочестивым подростком.
Я уходил по ночам из дома, воровал деньги у родителей, чтобы покупать альбомы по искусству, которое я хотел сделать своей профессией. Но у моего отца были другие планы. Он мечтал для меня о карьере чиновника или бизнесмена, а потому мне подыскали место сперва в иезуитском колледже, где был курс коммерции, а потом (когда с колледжем не получилось) в Парижском институте политических наук*. Помню, как мне пришло время отправляться из моей солнечной Гаскони в туманный Париж и как сильно я не хотел для себя судьбы служащего, о которой так мечтал отец. Но всё-таки я стал дипломатом и поступил на работу в Министерство иностранных дел Франции.
Примерно в то же время я женился на Кристине, матери моих четырёх детей. При этом я продолжал ходить в католический храм, но моё отношение к вере вело меня к разрыву с Римской Церковью. Все мои попытки понять, почему так происходит, наталкивались на непонимание, меня называли протестантом. Никто не мог понять глубины моих переживаний. В общем, это закончилось моим, крайне болезненным и для меня, и для всех моих близких, разрывом с католичеством. Многие родственники так и не поняли, каким тяжёлым был для меня этот поступок. Я фактически стал изгоем и в своей семье, и в семье своей жены. При том в душе моей творилось что-то невероятное, я оказался один на один с проблемой утраты веры и начал метаться в поисках чего-то нового.
В те времена в Париже был очень популярен Рене Генон — католик по происхождению, ставший апологетом восточной философии в Европе. Благодаря его влиянию я увлёкся исламской мистикой и пошёл к суффиям. Меня привлекло к ним их учение о молитве от сердца. Но моё сердце оставалось пустым, сколько я ни ходил туда. Тогда я направился в вишнуитский ашрам. Посещал его регулярно в течение года, читал Бхагават Гиту, подружился с гуру, который постепенно посвящал меня в устройство этой общины. Но я ушёл оттуда, потому что не нашёл там ответов на мои духовные вопросы. Изучал китайскую философию дао, читал разные книги… Как видите, мой путь был действительно очень сложным. Я пробовал многие учения, но оставался неприкаянным духовно.
Однажды заболел мой очень близкий друг. Когда я пришёл навестить его, он спросил меня, есть ли жизнь после смерти, и попросил: "Мишель, я боюсь умереть. Я не хожу в церковь, но ты… Ты верующий, поговори со мной о Боге".
— Наверное, нужно немного рассказать о моей жизни. До семнадцати лет я жил в Гаскони, на границе Франции и Испании, где у моего отца было немного земли, доставшейся по наследству. Мы сами работали на полях. Я не помню школьных каникул, которые я не провёл бы среди фасоли и помидоров. Моя семья была традиционно католической, нас с детства приучили вместо приветствия говорить "Да благословит Вас Господь". Но в то же время я, хоть и сильно любил церковь, совсем не могу сказать, что был идеальным благочестивым подростком.
Я уходил по ночам из дома, воровал деньги у родителей, чтобы покупать альбомы по искусству, которое я хотел сделать своей профессией. Но у моего отца были другие планы. Он мечтал для меня о карьере чиновника или бизнесмена, а потому мне подыскали место сперва в иезуитском колледже, где был курс коммерции, а потом (когда с колледжем не получилось) в Парижском институте политических наук*. Помню, как мне пришло время отправляться из моей солнечной Гаскони в туманный Париж и как сильно я не хотел для себя судьбы служащего, о которой так мечтал отец. Но всё-таки я стал дипломатом и поступил на работу в Министерство иностранных дел Франции.
Примерно в то же время я женился на Кристине, матери моих четырёх детей. При этом я продолжал ходить в католический храм, но моё отношение к вере вело меня к разрыву с Римской Церковью. Все мои попытки понять, почему так происходит, наталкивались на непонимание, меня называли протестантом. Никто не мог понять глубины моих переживаний. В общем, это закончилось моим, крайне болезненным и для меня, и для всех моих близких, разрывом с католичеством. Многие родственники так и не поняли, каким тяжёлым был для меня этот поступок. Я фактически стал изгоем и в своей семье, и в семье своей жены. При том в душе моей творилось что-то невероятное, я оказался один на один с проблемой утраты веры и начал метаться в поисках чего-то нового.
В те времена в Париже был очень популярен Рене Генон — католик по происхождению, ставший апологетом восточной философии в Европе. Благодаря его влиянию я увлёкся исламской мистикой и пошёл к суффиям. Меня привлекло к ним их учение о молитве от сердца. Но моё сердце оставалось пустым, сколько я ни ходил туда. Тогда я направился в вишнуитский ашрам. Посещал его регулярно в течение года, читал Бхагават Гиту, подружился с гуру, который постепенно посвящал меня в устройство этой общины. Но я ушёл оттуда, потому что не нашёл там ответов на мои духовные вопросы. Изучал китайскую философию дао, читал разные книги… Как видите, мой путь был действительно очень сложным. Я пробовал многие учения, но оставался неприкаянным духовно.
Однажды заболел мой очень близкий друг. Когда я пришёл навестить его, он спросил меня, есть ли жизнь после смерти, и попросил: "Мишель, я боюсь умереть. Я не хожу в церковь, но ты… Ты верующий, поговори со мной о Боге".
Я пришёл к нему в десять утра, а ушёл после обеда. И всё это время мы говорил с ним о вере, но, в конце концов, мне пришлось признаться, что я не могу ничем ему помочь: "Прости, сказал я, но у меня не получилось найти своей Церкви. Я искал её три года, но не нашёл…" Он лежал на кровати в огромной, длинной и тёмной комнате. Я так был поглощён разговором, что даже не обратил внимания, что в это время был ещё один человек.
И вот, возле автобусной остановки кто-то тронул меня за плечо: "Такая Церковь существует, — неожиданно и сразу сказал мне незнакомый человек, — простите, что так вышло, я невольно услышал ваш разговор, потому что находился в глубине комнаты. Я верующий, и всё, что вы сказали, меня тронуло. Я могу вас отвести в Церковь, которую вы ищете"…
Мы обменялись адресами и разошлись в разные стороны. А через два месяца в нашу дверь постучали. Помню, моя двухлетняя дочь Мари-Лиз, которая только начинала говорить, вдруг сказала: "Папин друг пришёл". И действительно, человек этот сделал для меня то, что мог бы сделать лишь настоящий друг.
Это был тот самый мой собеседник с автобусной остановки, Спиридон Бреттос, грек. Он сказал мне: "Во Французской Православной Церкви на бульваре Бланки, в тринадцатом округе Парижа есть русский священник. Я думаю, вам нужно встретиться с ним".
Я пришёл на православную Литургию и остался в Церкви навсегда. С первого же раза, без каких-то лишних сомнений. Здесь я нашёл, наконец, то, что так долго искал. Настоящую жизнь.
Служба, от которой ощущаешь себя словно в раю. Причастие Христово… Я до сих пор иногда плачу от счастья пребывания в этой Церкви. Слишком тяжело далась мне дорога сюда…
И вот, возле автобусной остановки кто-то тронул меня за плечо: "Такая Церковь существует, — неожиданно и сразу сказал мне незнакомый человек, — простите, что так вышло, я невольно услышал ваш разговор, потому что находился в глубине комнаты. Я верующий, и всё, что вы сказали, меня тронуло. Я могу вас отвести в Церковь, которую вы ищете"…
Мы обменялись адресами и разошлись в разные стороны. А через два месяца в нашу дверь постучали. Помню, моя двухлетняя дочь Мари-Лиз, которая только начинала говорить, вдруг сказала: "Папин друг пришёл". И действительно, человек этот сделал для меня то, что мог бы сделать лишь настоящий друг.
Это был тот самый мой собеседник с автобусной остановки, Спиридон Бреттос, грек. Он сказал мне: "Во Французской Православной Церкви на бульваре Бланки, в тринадцатом округе Парижа есть русский священник. Я думаю, вам нужно встретиться с ним".
Я пришёл на православную Литургию и остался в Церкви навсегда. С первого же раза, без каких-то лишних сомнений. Здесь я нашёл, наконец, то, что так долго искал. Настоящую жизнь.
Служба, от которой ощущаешь себя словно в раю. Причастие Христово… Я до сих пор иногда плачу от счастья пребывания в этой Церкви. Слишком тяжело далась мне дорога сюда…
— Вы повторили слова, которые любят цитировать в учебниках истории. Послы князя Владимира, побывавшие на службе в Константинополе, тоже говорили, что не могут понять, на земле они или уже на небесах…
— Это трудно оценить тем, кто родился и вырос в православной традиции. Православная Церковь — место, где особенно сильно ощущается реальность, в которой Бог стал человеком. В Православии люди имеют живое отношение с Церковью, они живут в ней. И когда ты встречаешь тех, в чьих глазах светится вера Христова, хочется пойти за ними, поговорить, спросить, рассказать им о себе. И на Литургии это ощущение сопричастности с Богом особенно сильно…
— Вы так и остались в разрыве с вашими родственниками-католиками?
— Сегодня всё, слава Богу, в какой-то мере наладилось. Мы научились обходить больные темы, восстановили своё общение. Буквально недавно я посетил праздник в честь тысячелетия рода де Кастельбажак, на который собрались представители нашей огромной семьи из разных уголков Франции.
Жаль, что многих моих близких уже нет на этом свете. Но всё же я очень рад, что всё изменилось к лучшему…
— Вы не просто пришли в храм, но и стали православным священником. Это оказалось трудно?
— Очень. Я это понял практически сразу. Чтобы изучать теологию, мне пришлось оставить свою карьеру в МИДе и пойти работать ночным сторожем. Так я почти сразу оказался перед типичным для верующего мужчины выбором — духовное служение или нужды семьи. Ведь мне надо было не только заниматься собственным просвещением. У меня была жена и четверо детей, за которых я нёс ответственность. А в какой-то момент оказалось, что у нас нет денег даже для того, чтобы купить лекарства для ребёнка. Пришлось думать о том, как и где можно зарабатывать дополнительные средства…
Когда я вижу священников, которые только служат, как многие батюшки в вашей стране, — я им завидую. Потому что я смог полноценно отдать себя делу Церкви только, когда выросли дети, выйдя на пенсию в шестьдесят лет. А до этого я был и президентом завода по производству хрусталя под Парижем, и секретарём префекта. Пять дней в неделю работал чиновником, а в воскресенье заходил в алтарь, чтобы служить Литургию.
Вот это было действительно тяжело — находиться в двух совершенно разных состояниях. Однажды я так устал, что, придя на Пасху в храм, переоделся и упал в обморок. Но были и более глубокие проблемы.
— Например?
— Например, довольно долго, даже когда я уже стал священником, мне продолжало не хватать "православного взгляда". Как-то в первые годы моего служения я даже был вынужден попросить одну нашу прихожанку сходить на исповедь к другому священнику. Дело в том, что она признавалась мне в каких-то своих трудностях, ждала от меня совета, а я просто не видел — в чём же здесь проблема и что её так беспокоит.
Есть вещи, которые действительно важны для жизни человека, его духовного роста, но понять их и научиться замечать достаточно сложно. В тот момент я ещё не знал, как их разглядеть, мне не хватало опыта.
Православие действительно даёт новые глаза, учит видеть настоящие, а не кажущиеся проблемы. Но для этого нужно проникнуться им, научиться воспринимать весь мир через его призму.
— Как относятся к Православной Церкви Ваши дети?
— Мои старшие остались мирянами. Сын Жан Гийом владеет архитектурным агентством в Париже, а старшая дочь Мари-Лиз стала реставратором. Зато младшие дети связали жизнь с непосредственным служением Церкви.
Квентин стал священником в храме Иоанна Русского в Лионе, а дочь Катрин — монахиней в одном из греческих монастырей. После школы она получила филологическое образование и работала в Национальной библиотеке в Париже, была специалистом по древним греческим рукописям. Однажды её послали в Грецию в Салоники. Там Катрин прожила несколько дней в монастыре. Этого ей оказалось достаточно, чтобы сделать свой главный жизненный выбор.
Через некоторое время она приняла в этом монастыре постриг.
Сын стал священником, а дочь — монахиней. Для набожных родителей нет большей радости! Но всё-таки мы с моей матушкой трудно пережили это решение. Греческая обитель, в которой живёт Катрин, известна строгим уставом. Первые три дня поста монахини там вообще ничего не едят, у них много послушаний, сам монастырь бедный и аскетичный, там нет никаких удобств: например, за водой нужно спускаться на повозке с горы. Первый год мы вообще не имели никаких известий от нашей дочери — даже писать ей было нельзя. Сейчас я вижусь с ней, говорю по телефону. Недавно я ездил в Грецию, навещал Серафиму (после пострига она приняла это имя).
Она очень весёлая, лицо молодое, сияет. Там все монахини просто сияют от радости. Моя дочь живёт там уже более двадцати лет и совершенно не стареет.
— Отец Михаил, в России принято считать, что Запад — это общество победившего светского сознания. Так ли это? Вы бы могли назвать свою родину католической страной?
— Нет. Увы, Франция — действительно страна атеистическая. Церковь здесь не имеет никакого влияния. Собственно, именно поэтому здесь так усиливаются нетрадиционные для французов религии. Тот путь, который прошёл я, — сегодня довольно типичен. И он свидетельствует о том, что наше общество находится в кризисе.
Знаете, сельский труд, которым мне пришлось заниматься в детстве, многому меня научил. В Библии сказано, что Господь проклял Адама, сказав, что человек в поте лица будет добывать свой хлеб, но это проклятие стало благословением для тех, кто научился правильно относиться к труду. Через свой пот человек приближается к Богу, зато если все его мысли только о том, как бы заработать побольше, — он становится несчастным. Этими мыслями питаются гордыня и эгоизм, а чем больше эгоизма, тем человек несчастней. Из-за него мы погрязли в одиночестве. Люди одиноки в толпе, одиноки в жизни. Они не верят Католической Церкви, но в то же время крайне нуждаются в опоре. А потому начинают искать, за что бы им уцепиться, и так же, как я в своё время, отправляются на поиски.
Многие при этом надолго оказываются в "свободном полёте", мечутся из одной религии в другую, но так и не находят верной дороги. Поэтому мне кажется, что важнейшей задачей русских, живущих сегодня во Франции, является проповедь Православия. Ведь именно ваши соотечественники могут поделиться с другими своей спасительной верой.
Сорок лет назад, когда я пришёл в Церковь, было другое время. Мои близкие даже не знали, что значат слова "Ортодоксия", "Православие", отец думал — это какие-то музыкальные группы. Но сегодня любой француз, интересующийся религией, прекрасно осведомлён о существовании Православной Церкви. И многие хотят узнать о ней больше. А в том, что люди мало идут в православные храмы, уж простите, виноваты отчасти и сами русские. Они позиционируют Православие как нечто своё собственное, национальное, не слишком охотно пускают к себе иностранцев. Помню, как моя дочь однажды приехала в православный монастырь, и кто-то, услышавший её речь, спросил: "Почему вы здесь? Ведь вы же француженка!" Наш русский друг, сопровождавший её, так отчитал этого беднягу…
Православие — это вселенская вера, она существует для каждого человека на Земле. И отказывать людям в их праве быть православным из-за национальной принадлежности — грешно.
Христос един для всех. Он объединяет нас.
В этом плане в Церкви не существует национальностей.
— А что лично Вас связывает с Россией и какой Вы её видите сегодня?
— Знаете, сам наш род тесно связан с историей вашей страны. Достаточно сказать, что один из моих предков стал единственным иностранцем, получившим от русского царя крест святого Андрея.
Господин де Кастельбажак был послом Франции в России незадолго до Крымской войны 1853–56 годов. Он делал всё, чтобы не допустить этого столкновения, писал письма правительству, пытаясь доказать преступность военного заговора против России. Однажды его вызвали к императору Николаю I. Государь сказал ему: "Война всё равно будет, этого мы уже не остановим. Но лично Вас я бы хотел наградить"…
Россия, мне кажется, поистине фантастическая страна! Удивительный пример того, что Господь наказывает именно тех, кого любит. Как в поговорке: тот не отец, кто не бьёт своего сына. Ведь Бог карает не для того, чтобы отомстить или навести страх. Это попытка воспитать, остановить или чему-то научить нас, людей.
И потому все трудности и трагедии, с которыми сталкивалась и сталкивается Россия, служат лишним подтверждением того, что вы живёте в избранной Богом стране.
Посмотрите на двадцатый век в России. Кровавые войны и революции, безбожная власть и гонения на Церковь принесли миру целый сонм новых святых. И именно их молитвами Россия сегодня стала свободной.
Лион. 2008
— Это трудно оценить тем, кто родился и вырос в православной традиции. Православная Церковь — место, где особенно сильно ощущается реальность, в которой Бог стал человеком. В Православии люди имеют живое отношение с Церковью, они живут в ней. И когда ты встречаешь тех, в чьих глазах светится вера Христова, хочется пойти за ними, поговорить, спросить, рассказать им о себе. И на Литургии это ощущение сопричастности с Богом особенно сильно…
— Вы так и остались в разрыве с вашими родственниками-католиками?
— Сегодня всё, слава Богу, в какой-то мере наладилось. Мы научились обходить больные темы, восстановили своё общение. Буквально недавно я посетил праздник в честь тысячелетия рода де Кастельбажак, на который собрались представители нашей огромной семьи из разных уголков Франции.
Жаль, что многих моих близких уже нет на этом свете. Но всё же я очень рад, что всё изменилось к лучшему…
— Вы не просто пришли в храм, но и стали православным священником. Это оказалось трудно?
— Очень. Я это понял практически сразу. Чтобы изучать теологию, мне пришлось оставить свою карьеру в МИДе и пойти работать ночным сторожем. Так я почти сразу оказался перед типичным для верующего мужчины выбором — духовное служение или нужды семьи. Ведь мне надо было не только заниматься собственным просвещением. У меня была жена и четверо детей, за которых я нёс ответственность. А в какой-то момент оказалось, что у нас нет денег даже для того, чтобы купить лекарства для ребёнка. Пришлось думать о том, как и где можно зарабатывать дополнительные средства…
Когда я вижу священников, которые только служат, как многие батюшки в вашей стране, — я им завидую. Потому что я смог полноценно отдать себя делу Церкви только, когда выросли дети, выйдя на пенсию в шестьдесят лет. А до этого я был и президентом завода по производству хрусталя под Парижем, и секретарём префекта. Пять дней в неделю работал чиновником, а в воскресенье заходил в алтарь, чтобы служить Литургию.
Вот это было действительно тяжело — находиться в двух совершенно разных состояниях. Однажды я так устал, что, придя на Пасху в храм, переоделся и упал в обморок. Но были и более глубокие проблемы.
— Например?
— Например, довольно долго, даже когда я уже стал священником, мне продолжало не хватать "православного взгляда". Как-то в первые годы моего служения я даже был вынужден попросить одну нашу прихожанку сходить на исповедь к другому священнику. Дело в том, что она признавалась мне в каких-то своих трудностях, ждала от меня совета, а я просто не видел — в чём же здесь проблема и что её так беспокоит.
Есть вещи, которые действительно важны для жизни человека, его духовного роста, но понять их и научиться замечать достаточно сложно. В тот момент я ещё не знал, как их разглядеть, мне не хватало опыта.
Православие действительно даёт новые глаза, учит видеть настоящие, а не кажущиеся проблемы. Но для этого нужно проникнуться им, научиться воспринимать весь мир через его призму.
— Как относятся к Православной Церкви Ваши дети?
— Мои старшие остались мирянами. Сын Жан Гийом владеет архитектурным агентством в Париже, а старшая дочь Мари-Лиз стала реставратором. Зато младшие дети связали жизнь с непосредственным служением Церкви.
Квентин стал священником в храме Иоанна Русского в Лионе, а дочь Катрин — монахиней в одном из греческих монастырей. После школы она получила филологическое образование и работала в Национальной библиотеке в Париже, была специалистом по древним греческим рукописям. Однажды её послали в Грецию в Салоники. Там Катрин прожила несколько дней в монастыре. Этого ей оказалось достаточно, чтобы сделать свой главный жизненный выбор.
Через некоторое время она приняла в этом монастыре постриг.
Сын стал священником, а дочь — монахиней. Для набожных родителей нет большей радости! Но всё-таки мы с моей матушкой трудно пережили это решение. Греческая обитель, в которой живёт Катрин, известна строгим уставом. Первые три дня поста монахини там вообще ничего не едят, у них много послушаний, сам монастырь бедный и аскетичный, там нет никаких удобств: например, за водой нужно спускаться на повозке с горы. Первый год мы вообще не имели никаких известий от нашей дочери — даже писать ей было нельзя. Сейчас я вижусь с ней, говорю по телефону. Недавно я ездил в Грецию, навещал Серафиму (после пострига она приняла это имя).
Она очень весёлая, лицо молодое, сияет. Там все монахини просто сияют от радости. Моя дочь живёт там уже более двадцати лет и совершенно не стареет.
— Отец Михаил, в России принято считать, что Запад — это общество победившего светского сознания. Так ли это? Вы бы могли назвать свою родину католической страной?
— Нет. Увы, Франция — действительно страна атеистическая. Церковь здесь не имеет никакого влияния. Собственно, именно поэтому здесь так усиливаются нетрадиционные для французов религии. Тот путь, который прошёл я, — сегодня довольно типичен. И он свидетельствует о том, что наше общество находится в кризисе.
Знаете, сельский труд, которым мне пришлось заниматься в детстве, многому меня научил. В Библии сказано, что Господь проклял Адама, сказав, что человек в поте лица будет добывать свой хлеб, но это проклятие стало благословением для тех, кто научился правильно относиться к труду. Через свой пот человек приближается к Богу, зато если все его мысли только о том, как бы заработать побольше, — он становится несчастным. Этими мыслями питаются гордыня и эгоизм, а чем больше эгоизма, тем человек несчастней. Из-за него мы погрязли в одиночестве. Люди одиноки в толпе, одиноки в жизни. Они не верят Католической Церкви, но в то же время крайне нуждаются в опоре. А потому начинают искать, за что бы им уцепиться, и так же, как я в своё время, отправляются на поиски.
Многие при этом надолго оказываются в "свободном полёте", мечутся из одной религии в другую, но так и не находят верной дороги. Поэтому мне кажется, что важнейшей задачей русских, живущих сегодня во Франции, является проповедь Православия. Ведь именно ваши соотечественники могут поделиться с другими своей спасительной верой.
Сорок лет назад, когда я пришёл в Церковь, было другое время. Мои близкие даже не знали, что значат слова "Ортодоксия", "Православие", отец думал — это какие-то музыкальные группы. Но сегодня любой француз, интересующийся религией, прекрасно осведомлён о существовании Православной Церкви. И многие хотят узнать о ней больше. А в том, что люди мало идут в православные храмы, уж простите, виноваты отчасти и сами русские. Они позиционируют Православие как нечто своё собственное, национальное, не слишком охотно пускают к себе иностранцев. Помню, как моя дочь однажды приехала в православный монастырь, и кто-то, услышавший её речь, спросил: "Почему вы здесь? Ведь вы же француженка!" Наш русский друг, сопровождавший её, так отчитал этого беднягу…
Православие — это вселенская вера, она существует для каждого человека на Земле. И отказывать людям в их праве быть православным из-за национальной принадлежности — грешно.
Христос един для всех. Он объединяет нас.
В этом плане в Церкви не существует национальностей.
— А что лично Вас связывает с Россией и какой Вы её видите сегодня?
— Знаете, сам наш род тесно связан с историей вашей страны. Достаточно сказать, что один из моих предков стал единственным иностранцем, получившим от русского царя крест святого Андрея.
Господин де Кастельбажак был послом Франции в России незадолго до Крымской войны 1853–56 годов. Он делал всё, чтобы не допустить этого столкновения, писал письма правительству, пытаясь доказать преступность военного заговора против России. Однажды его вызвали к императору Николаю I. Государь сказал ему: "Война всё равно будет, этого мы уже не остановим. Но лично Вас я бы хотел наградить"…
Россия, мне кажется, поистине фантастическая страна! Удивительный пример того, что Господь наказывает именно тех, кого любит. Как в поговорке: тот не отец, кто не бьёт своего сына. Ведь Бог карает не для того, чтобы отомстить или навести страх. Это попытка воспитать, остановить или чему-то научить нас, людей.
И потому все трудности и трагедии, с которыми сталкивалась и сталкивается Россия, служат лишним подтверждением того, что вы живёте в избранной Богом стране.
Посмотрите на двадцатый век в России. Кровавые войны и революции, безбожная власть и гонения на Церковь принесли миру целый сонм новых святых. И именно их молитвами Россия сегодня стала свободной.
Лион. 2008
